Как пандемия сказалась на планах цифровизации РЖД. Интервью TAdviser с Евгением Чаркиным

Евгений Чаркин: Вы знаете, принципиально мы стратегию не меняли, это было наше решение на уровне руководства. Все, что мы запланировали и утвердили на совете директоров в конце прошлого года, мы сделаем. Напомню, что у нас коридор стратегии – это 2025 год. Но, исходя из той экономической ситуации, которая есть, и ситуации, связанной с пандемией, приоритетами по сохранению жизни, здоровья наших сотрудников и наших клиентов, мы сделали переприоритезацию в рамках нашей стратегии. Все, что касается бесконтактного взаимодействия между сотрудниками, между компанией РЖД и нашими клиентами, вышло на первый план и получило наивысший приоритет с точки зрения дальнейшего развития.

Также мы, безусловно, посмотрели на экономическую эффективность. Исходя из экономической эффективности каждого проекта, мы, опять же, сделали перебалансировку проектов с точки зрения того, что мы будем делать сначала, а что немного погодя. Но в целом, повторюсь, наши планы и целевая картина остается неизменной.

Евгений Чаркин: У нас была большая дискуссия на уровне правления компании на тему того, что мы делаем с точки зрения финансирования, сроков, и мы приняли решение, что мы не тормозим ничего. Мы вперед выдвигаем проекты на тех принципах, о которых я сказал. Ни один проект мы не остановили.

Могу сказать, что, наоборот, то, как цифровизация «отработала» в этот период, и насколько эффективной она себя показала, я бы сказал, что руководство еще больше поверило в то, что в цифровизации кроется источник конкурентного преимущества на будущее для нас.Михаил Рожков, PARMA TG: Большинство наших BPM-проектов выходят за рамки отдельных процессов и организаций 3.3 т

Исходя из того, что мы увидели с точки зрения новых форматов работы на период пандемии, во-первых, очень хорошо, что мы уже имели очень большой задел, который позволил нам не потерять с точки зрения управляемости в нашей компании, с одной стороны. С другой стороны, мы даже получили новых клиентов за счет того, что у нас были разработаны очень хорошие средства взаимодействия с клиентами с точки зрения электронного документооборота, электронных продаж.

Конечно же, мы получили в ходе пандемии естественный отток клиентов, потому что люди стали меньше ездить по объективным причинам. А с другой стороны, пришли новые клиенты, которые раньше не возили свои грузы через железную дорогу, потому что мы предлагаем клиентам очень качественные инструменты взаимодействия с нами. Это электронная торговая площадка, которую мы развиваем. Здесь мы как раз увидели прирост клиентской базы.

Суммируя, первое – это все, что связано с электронным взаимодействием: электронный документооборот, электронные каналы продаж нашим клиентам. Плюс мы запустили новый сайт как раз в разгар пандемии. И на нашем сайте помимо традиционных продаж – перевозок поездом, мы развиваем мультимодальные перевозки: то есть, возможность для наших клиентов купить и осуществить поездку от двери до двери.

Второй важный для нас элемент с точки зрения приоритетов цифровизации – это бесконтактное взаимодействие внутри организации. Поэтому все, что касается средств коллективной работы, технологий безлюдного съема и передачи информации о состоянии инфраструктуры, получило больший приоритет, чем это было до ситуации с пандемией.

Евгений Чаркин: Здесь, я бы сказал, у нас тоже ничего не поменялось. Мы как смотрели очень качественно и аккуратно на расходы, так и продолжаем это делать. В компании утверждена программа операционной эффективности, которая «зашита» в долгосрочную программу развития. В ней заложены все эффекты цифровизации, как следствие оптимизации управленческих процессов, в том числе и оптимизации нашей внутренней. Поэтому эта тема как была в очень серьезном фокусе руководства, так и продолжает быть.

Евгений Чаркин: Актуальный вопрос. У нас в прошлый четверг (18 июня – прим. TAdviser) прошло очень большое совещание под руководством Олега Валентиновича Белозерова – нашего генерального директора, председателя правления, с федеральными органами исполнительной власти, с участниками ИТ-рынка, которые вовлечены в процесс импортозамещения в РЖД. И наша деятельность в этом плане получила от участников высокую оценку. Я благодарен всем коллегам, совместно с которыми мы осуществляем работу по импортозамещению.

Ответ очень простой – у нас ничего не поменялось в этом отношении. У нас есть план, по которому мы отчитываемся президенту страны. Напомню, что мы получили прямое поручение от Владимира Владимировича Путина по итогам III Железнодорожного съезда в конце 2018 года по формированию программы перехода РЖД на преимущественное использование отечественного ПО. Мы продолжаем работать. Все наши системы разбиты на 10 классов, по каждому из которых есть конкретный план, который мы реализуем.

Евгений Чаркин: Тема импортозамещения – крайне сложная, и по каким-то направлениям мы уже реализовали те планы, которые мы заявили. Например, по теме, связанной с защитой от спама. Здесь мы перешли полностью на отечественные технологии. И мы перевели нашу почтовую систему на платформу CommuniGate Pro. То есть, по некоторым направлениям много что сделано.

А по некоторым направлениям мы видим необходимость совместной, более плотной работы с рынком, поскольку не всегда есть адекватный ответ со стороны рынка на наши потребности. Дело в том и проблема в том, что нам не просто надо получить то, что мы имеем сейчас, если мы импортозамещаемся. Нас не интересует просто замена на аналогичные решения, пусть и отечественные.

Я напомню то, что сказал ранее: у нас вся программа цифровизации имеет конкретные измеримые эффекты, которые мы обязаны получить. Без этого мы не достигнем тех KPI, которые заложены в долгосрочную программу развития компании. Это означает, что мы, формируя заказ рынку, должны получить не то, что мы имеем сейчас, а то, что мы хотим иметь через 3-5 лет.

И здесь уже наступают сложности, учитывая наш масштаб. У нас порядка 250 тысяч пользователей системы ERP, порядка 120 тысяч пользователей системы электронного документооборота с очень большой функциональностью. Здесь, конечно, требуются дополнительные усилия от рынка, чтобы наши потребности удовлетворить.

И здесь важна как наша позиция – чтобы мы готовы были дать рынку заказ и его обеспечили. Я прекрасно понимаю коллег: им нужен заказ, уверенность, что их продукт купят, с одной стороны. Но, с другой стороны, и нам нужен от рынка четкий посыл, что рынок готов нам дать решения, которые нам нужны.

А нам нужны такие решения, которые будут удовлетворять требованиям безопасности, поскольку безопасность наших процессов – это наивысший приоритет. Я могу сказать, что наша методика тестирования и постановки в эксплуатацию систем – она во многом похожа на приемку оружия в Минобороны. Мы очень качественно и долго все тестируем, потому что мы обязаны не нарушить процессы, связанные с безопасностью, надежностью, устойчивостью нашей работы.

Помимо безопасности это также надежность и экономическая эффективность. Мы должны быть уверены, и рынок должен это понимать, и должен адекватно реагировать на наши потребности в этом плане.

Евгений Чаркин: Наша работа в этом направлении разбивается на две составляющие. Первое – это обеспечение жизни и здоровья наших сотрудников, и здесь мы проделали огромную работу. Мы за 10 дней 25 марта вывели на удаленную работу 115 тысяч наших сотрудников. В принципе, по масштабу это беспрецедентная работа. Это не моя оценка, это оценка, которая озвучивалась, в том числе, и на совещаниях у президента страны.

Вторая составляющая – это здоровье и жизнь наших клиентов. Здесь есть несколько направлений, по которым мы работаем. Первое, то что я уже сказал, - это все, что связано с электронным документооборотом, цифровые каналы продаж, коммуникации с РЖД. Второе – это то, что вы упомянули. Эти технологии мы тестировали на вокзалах. Эффекты неоднозначные, потому что существует несколько объективных факторов, которые на данном этапе пока не говорят об однозначной эффективности этих технологий.

Например, для того, чтобы человека протестировал тепловизор и открыл перед ним турникет, требуется примерно 3 секунды. Это означает, что в часы пик будет «пробка». Второе, что мы увидели: когда люди носят маски, а они, к счастью, в основном их носят, возможности для идентификации лица и аккуратность этой идентификации не до конца оптимальны. То есть, здесь эффективность тоже требуется повышать с точки зрения качества работы этих технологий.

Но при этом, однозначно, технологии, связанные с бесконтактным измерением температуры у массового количества людей, мы будем развивать как в наших внутренних помещениях и зданиях, так и для наших клиентов.

Евгений Чаркин: Да, они имеют перспективы. Мы протестировали на Ленинградском вокзале эту технологию. Но нужно дорабатывать, в том числе, и сам бизнеса-процесс. К примеру, сидит оператор, который увидел человека с температурой. Что делать дальше? Как его выявить, как найти, какой дальше протокол взаимодействия?

И надо также не забывать и, наверное, думать на будущее, что мы сейчас имеем дело с конкретным заболеванием, с конкретными проявлениями. Но в дальнейшем будут другие заболевания с другими симптомами. Это тоже очевидно. Сейчас для нас это станет, безусловно, хорошим уроком на будущее, но и мы, и коллеги на ИТ-рынке должны думать о том, что нужны более универсальные решения и более универсальные протоколы, бизнес-процессы, которые будут касаться не только конкретного заболевания – COVID-19.

Евгений Чаркин: Вопрос здесь, может быть, не совсем с точки зрения технологий. Технологии способны сделать, в принципе, что угодно с точки зрения удаленной работы. Средства защищенного доступа, средства электронного документооборота, средства групповой работы – разные мессенджеры и другие решения могут обеспечить очень качественную удаленную работу.

Здесь возникают проблемы, на мой взгляд, несколько другие. Первое, безусловно – несмотря на наличие средств защиты информации все равно стоит вопрос сохранности данных. Например, сотрудник работает на своем домашнем компьютере. Да, у него стоят необходимые средства защиты информации. Но при этом у него дома ходят члены семьи, дети. Как при этом защищается доступ к технике? Большой вопрос.

Второе – чтобы полноценно работать удаленно, нужна все-таки определенная рабочая обстановка. Далеко не у всех людей, к сожалению, есть условия, при которых они могут сесть в тихом выделенном помещении и заниматься своей работой. Очень часто бывает так, что люди живут в однокомнатной квартире, у которых параллельно существует домашняя жизнь, рядом бегают дети, ходят супруги, и здесь возникает вопрос рабочей эффективности и, в том числе, психологического климата у этих сотрудников.

Есть люди, которым комфортно на «удаленке», а есть те, кто хочет максимально быстро вернуться в офис. Мы проводили исследование среди наших сотрудников. Например, с точки зрения сотрудников в блоке ИТ. Вопросами ИТ и связи в холдинге занимаются порядка 40 тысяч человек, то есть, выборка достаточно большая. Так вот, с точки зрения сотрудников, которые занимаются разработкой, программированием, проблем нет никаких в плане удаленной работы. Они совершенно спокойно и с не меньшей эффективностью делают свою работу.

Но все, что касается производственных процессов, здесь возникают очень серьезные сложности. Здесь все-таки нужен другой порядок взаимодействия, другой порядок решения вопросов, и эффективность удаленной работы не так высока по сравнению с традиционными процессами. Поэтому однозначного ответа на ваш вопрос нет.

Евгений Чаркин: Это очень правильный вопрос, спасибо. Действительно, для нас тема интернета вещей очень важна. В предыдущих ответах я косвенно начал говорить, почему. Для нас IoT – это способ качественно, своевременно собирать информацию без задействования людей. Для нас это принципиальный вопрос, поскольку многие усилия в области цифровой трансформации сейчас нацелены на то, чтобы обеспечить безлюдное взаимодействие при информационных потоках, с одной стороны. А с другой стороны, обеспечить отсутствие влияния человека на сбор и качество информации, которая затем попадает в информационные системы. IoT здесь для нас – крайне важный инструмент.

Что мы собираемся делать в этом плане. По каждому производственному направлению у нас существует программа внедрения технологий интернета вещей. Причем тема импортозамещения и здесь для нас крайне важна. Сейчас мы очень серьезно смотрим на отечественные стандарты, протоколы интернета вещей и на то, чтобы создать, в том числе, и собственную базу R&D по разработке устройств и платформ, которые помогут нам реализовать слой интернета вещей.

Ключевые направления, где мы внедряем эту технологию, это управление инфраструктурой: все, что связано с контролем состояния нашей инфраструктуры, как путевой, так и энергетической, тягово-подвижного состава - локомотивов и вагонов. И здесь мы выстраиваем целый стек технологий. Интернет вещей в нем – это съем информации. Еще технологии блокчейн, к которым многие относятся скептически по разумным причинам, в том числе к экономической эффективности. Мы тоже на это смотрим очень трезво и проводим детальные формирования технико-экономического обоснования при любом проекте блокчейн. Тем не менее, это хорошая технология для того, чтобы построить доверительную среду.

В этом плане у нас есть несколько интересных проектов вместе с участниками рынка. Например, по вагонному хозяйству – съем информации с помощью датчиков и построение среды, где все участники процесса видят одну и ту же информацию в режиме реального времени.

Можно говорить о доверительной среде и вагонного комплекса, и локомотивного комплекса. В последнем случае все ровно то же самое: съем информации о состоянии локомотива с борта с помощью датчиков и внедрение платформы, где все участники – не только РЖД, но и производители локомотивов, и сервисные компании – обладают одним и тем же массивом информации. На базе него участники могут строить предиктивные модели и свои решения. Таким образом, здесь не только интернет вещей, но интернет вещей – это способ получить качественную, непротиворечивую информацию.